Первые карты с изображением Московии появились в Европе как следствие огромного интереса к ней в середине 20-х гг. XVI в. Как раз в то время в «Книге о посольстве Василия, великого князя Московского, к папе Клименту VII» её автор, известный итальянский гуманист Павел Йовий, заявил о намерении «воспроизвести местоположение сего региона (Московии – Авт.) на печатном чертеже». Тем не менее, ни к первому изданию его книги, ни ко всем последующим никакая карта Московских земель приложена не была. Но карта была обнаружена, причём в двух вариантах. Первый найден в Венеции, в рукописном атласе Баттисты Аньезе. Второй представляет собой печатное издание, подготовленное, возможно, Павлом Йовием и предназначенное, по-видимому, для его книги. Карты похожи одна на другую, их поясняет сходная надпись: «Карта Московии, составленная на основе рассказов посланца Дмитрия так, как он сам узнал от многих, поскольку, по его собственному признанию, всю страну он объехал далеко не полностью, год 1525, октябрь».

Сопоставление двух самых ранних карт Московии позволяет согласиться с уже высказанным наблюдением о том, что они «настолько близки между собой, что могут рассматриваться как варианты единого сюжета». И всё же считать вслед за этим, будто напечатанная карта, автором которой мог быть Павел Йовий, стала примером для карты Аньезе, неправильно, ибо при таком допущении невозможно объяснить очевидные и существенные расхождения в географических объектах и их названиях на этих двух картах.

Изготовление двух карт Московии осенью 1525 г., почти в одно время с книгами об этой стране Павла Йовия, Альберта Кампенского и Иоганна Фабри, – свидетельство большого и напряжённого внимания Европы к появившемуся на её восточных границах мало известному государству. Эти карты должны были дополнительно к описаниям Московии упомянутых выше авторов дать её детальное и наглядное изображение как сложного географического объекта. И, надо признать, их составителям это удалось.

Авторы статьи стремятся проследить историческую эволюцию отношений России с Западом и предлагают своё видение будущего этих отношений. История отношений между Россией и Западом насчитывает много веков. Временами эти отношения были вполне мирными, временами «русофобия», с одной стороны, и антизападные чувства, с другой, служили фоном военных действий. Как российские, так и зарубежные исследователи неоднократно предпринимали попытки всесторонне изучить внешне- и внутриполитический контекст этих отношений, их цивилизационные особенности. Выводы, к которым они приходят, порой служат сближению позиций, порой их взгляды на развитие событий были диаметрально противоположны. В настоящее время, в условиях милитаризации и секьюритизации международных отношений, стратегическая стабильность, во многом зависящая от отношений между Россией и Западом, поставлена под вопрос. После того, как Крым присоединился к Российской Федерации и начались военные действия в Донбассе, Россия стала объектом санкций и, в свою очередь, приняла закон о контрсанкциях. Отношения России с США резко ухудшились, всесторонние связи с Европейским союзом были заморожены. На Западе, главным образом в Соединённых Штатах и Великобритании, были инициированы антироссийские кампании. Российские СМИ также пестрели рассуждениями о «загнивании и закате Запада». Россия заявила о «повороте на Восток», в то время как на международной арене между Россией и Западом развернулась настоящая психологическая война, причём обе стороны в своей пропаганде прибегали к новейшим технологиям. Появившиеся на Западе движения и партии правого спектра, провозгласившие курс на выход своих стран из международных договоров и союзов, стали пользоваться симпатией целого ряда российских политиков. Именно поэтому победа Дональда Трампа, ультраправого кандидата от Республиканской партии на выборах 2016 г., демонстрировавшего намерение улучшить отношениях с Россией, была встречена с небывалым энтузиазмом. Сегодня вселяют надежду на улучшение отношений с Западом итоги недавних конструктивных российско-американских встреч и позитивное развитие диалога в «нормандском формате», открывающего возможность разрешения конфликта на юго-востоке Украины и «разморозки» отношений с Европейским союзом. К актуальной повестке дня относятся не только практические вопросы, но и сама философия выстраивания российских отношений с Западом на долгосрочную перспективу.

Феномен европейской интеграции в отношении региона Юго-Восточной Европы традиционно рассматривают, начиная с 2000-х гг., когда острая фаза конфликтов на территории бывшей Югославии подошла к концу, а Европейский союз выработал комплексную стратегию модернизации в их отношении. Отправной точкой большинства исследований, посвящённых европейской интеграции стран бывшей Югославии, считается 2003 г., когда на саммите в Салониках странам региона была официально предложена перспектива членства в Европейском союзе. Отношениям же ЕЭС с Югославией как первой социалистической страной, институционализировавшей свои торгово-экономические связи с Брюсселем, в отечественной и зарубежной научной литературе несправедливо не уделяется практически никакого внимания. В лучшем случае этот период обрисовывается хронологически и рассматривается исключительно в категориях торговых отношений. Тем не менее данный эпизод имеет принципиальное значение для понимания той политики, которую сегодня Европейский союз осуществляет в пространстве своего соседства. Основной тезис, который доказывает автор данной статьи, – как и сегодня, в 1960-1980-е гг. основной детерминантой политики Брюсселя по отношению к Балканам было недопущение наращивания влияния со стороны внешних акторов. В период холодной войны это относилось главным образом к Москве. Привело к складыванию очень специфического формата отношений с Белградом и стало одной из причин сползания экономического кризиса в Югославии в острую фазу, а её экономики – в нереформируемое состояние. На более позднем и структурно значительно более сложном этапе взаимоотношений стран бывшей Югославии с Европейским союзом специфика и основные составляющие отношений периода холодной войны серьёзно не изменились. К факторам внешнего порядка, усиления которых в представлении ЕС нельзя допускать, помимо Москвы добавилась КНР. Это позволяет рассматривать политику ЕС в отношении стран бывшей Югославии в парадигме неоклассического реализма, а не традиционных для европейской интеграции либеральных подходов, который позволяет объединить ключевые постулаты неореалистских теорий, не исключая фактора внутренних процессов, выраженных в состоянии институтов и их развитии, взаимоотношений общества и государства, типов политического лидерства.

Статья посвящена одному из аспектов европейской политики США после окончания Второй мировой войны: проблеме выделения займов и кредитов пострадавшим странам. В своей работе автор даёт ответы на ряд важных вопросов: имел ли Вашингтон продуманную финансово-экономическую политику в отношении этого восточно-европейского государства, была ли эта политика последовательной, какие цели преследовала, как её результаты сказались на генезисе холодной войны? Статья основана на впервые вводимом в научный оборот архивном материале: документах Государственного департамента США и личного архива американского посла в ЧСР Лоуренса Штейнгардта. Финансовая политика в отношении ЧСР в первые послевоенные годы была предметом острых дискуссий в США. Автор приводит свидетельства серьёзных разногласий между экономическими и политическими подразделениями Госдепартамента по вопросам целесообразности предоставления Праге экономической помощи, её размеров и условий кредитования. Особое внимание уделено позиции посла Штейнгардта и его попыткам поставить оказание финансово-экономической помощи Праге в зависимость от защиты имущественных интересов американских граждан. Эти споры препятствовали проведению последовательного политического курса в отношении ЧСР и осложняли дипломатические связи Вашингтона с Прагой; переговоры о выделении крупных кредитов на экономическое восстановление ЧСР затянулись. Принципиальную роль в выработке политического курса США сыграло принятое осенью 1946 г. решение государственного секретаря Джеймса Бирнса о недопустимости оказания помощи странам, занявшим антиамериканские позиции. Этот подход окончательно закрепился после прихода к власти в ЧСР коммунистов и вхождения этой страны в советскую сферу влияния. В статье сделан вывод, что послевоенная политика США не отличалась цельностью и продуманностью.

Фернан Бродель, историк экономики, дал ключ к пониманию борьбы за власть, происходящей сегодня между США и Китаем: «Точно так же, как страна, находящаяся в центре мировой экономики, вряд ли может отказаться от своих привилегий на международном уровне, как можно надеяться, что доминирующие группы, которые объединяют капитал и государственную власть и которые уверены в международной поддержке, согласятся играть в эту игру и передадут ее кому-то другому?» Другими словами, правящие круги в Соединённых Штатах, гегемонистская сила сегодня, хотят сохранить своё лидерство. Китай, растущая и сложная держава, хотел бы заменить США в качестве страны-гегемона: в этом контексте должна быть проанализирована торговая война, начавшаяся в 2018 г. В статье будут рассмотрены последние события этой гегемонистской борьбы: в рамках американского истеблишмента Пентагон и Министерство торговли США восстановили контроль над «Уолл-стрит», что привело к созданию обновленной версии военно-промышленного комплекса США, а Китай заменил СССР в новой холодной войне. С обеих сторон разрабатываются комплексные стратегии, включающие производственные, технологические, торговые, финансовые, дипломатические и военные вопросы. Ссылаясь на этот геоэкономический ключ для чтения, ряд действий, предпринятых правительством США с 2018 г., направлен, в частности, на проверку растущей экономической и финансовой мощи Китая. Для Соединённых Штатов речь идёт о том, чтобы бросить вызов развитию влияния Китая в мире, в частности вдоль новых морских Шелковых Путей.

В последние годы активно обсуждается влияние цифровых технологий на национальные и глобальные процессы. Важнейший вопрос связан с ролью крупных интернет-компаний – платформ (Facebook, Google, Alibaba и пр.), которые являются ключевыми игроками на цифровых рынках и в развитии цифровых технологий. В частности, это касается влияния платформ на реализацию лидерства/доминирования и влияния в современных международных и глобальных процессах. В рамках изучения данной проблематики в статье рассматриваются две группы вопросов. Во-первых, это экономические аспекты влияния платформ на лидерство. Отмечается дуополия США и КНР на платформенных рынках и среди сверхкрупных платформ, что создаёт для обеих стран асимметричные преимущества в сфере развития и, соответственно, влияния на мировые процессы (вплоть до теорий «цифрового колониализма»). Причём сомнительно, что потенциальные конкуренты из третьих стран смогут разрушить сложившуюся архитектуру платформенных рынков. Во-вторых, рассматриваются информационные функции платформ в контексте воспроизводства мирового лидерства и влияния. Здесь отмечается эволюция практик и подходов: от видения платформ как двигателей демократии (и влияния Запада) до алармистских оценок их роли как «чёрного входа» для влияния сторонних держав – при растущей роли в практическом измерении влияния (цифровая дипломатия и пр.). Отмечается, что дуополия США и КНР при формальном равенстве доступа к ресурсам платформ оказывается решающей для воспроизводства лидерства. Однако вопрос о принципиальной возможности поиска альтернативных путей усиления влияния в новых условиях цифровой экономики, экономики платформ, всё же может быть решён положительно. Связано это с регулированием доступа к данным как основному ресурсу их развития. Модельным может служить опыт ЕС с его формированием режимов, норм и ценностей. Эксплуатируя преимущества большого рынка данных, ЕС получает возможность нейтрализовать часть преимуществ более сильных игроков и ориентировать глобальные платформы на решения, более соответствующие интересам Союза. Впрочем, анализ опыта ЕС показывает, что регуляторные практики должны быть дополнены развитием цифровых технологий и «своих», региональных или национальных, платформ. А серьёзными дополнительными вызовами оказываются конкуренция юрисдикций и достижение масштаба рынка.

Анализ социальных сетей широко применяется в экономике, социологии, в медицине, например, при изучении путей распространения инфекционных заболеваний и в криминалистике для борьбы с террористическими сетями и распространением наркотиков. Анализ социальных сетей используется и в политической сфере. Интернет – отражение реального мира, в нем действуют те же законы, что и в реальном социуме. Правящая элита контролирует СМИ и социальные сети также как она контролирует средства производства. В статье рассматривается вопрос о роли социальных сетей во внешней и военной политике государств и других акторов. Методологически статья основана на грамшианской идее о культурной гегемонии правящего класса как основе легитимности политического режима. Дж. Шарп показал, как можно подорвать легитимность авторитарного режима через ненасильственное сопротивление. Статья показывает, какую роль в этом играют социальные сети и как через них легитимность политического режима подрывают извне. Поэтому информационное, культурное, экономическое влияние следует рассматривать как форму войны.

Распространение лидерских сетей только начинается. Потенциал этого формата Интернет-ресурсов огромен. Экономический кризис делает такие ресурсы ещё более востребованными. В тяжёлых условиях кризиса люди, оставленные государством наедине со своими проблемами, в ещё большей степени мотивированы на социальную кооперацию и взаимопомощь в сети, на получение ценной информации, внимания и поддержки со стороны.

Проблема эффективности санкций в качестве инструмента смены политического режима в стране-объекте санкционного давления является одним из ключевых вопросов для исследователей, занимающихся темой санкций как инструмента внешней политики. Опыт санкций США и ООН в отношении Ирака в этом случае является наиболее наглядным примером, с одной стороны, успешности ограничительных мер в деле сокращения возможностей для страны проводить нежелательный внешнеполитический курс, а с другой – провала попыток добиться смены режима путём введения санкций при одновременном ухудшении социальной и экономической ситуации в стране. В статье рассматривается динамика ограничительных мер в отношении Ирака времён правления С. Хусейна, вопросы адаптации как правящего режима, так и санкционной политики ООН в 1990-х гг. Для этого были проанализированы основные источники ООН по санкциям против страны, а также эволюция основных характеристик политического режима Ирака в 1990-2003 гг. на основе распределения основных государственных постов среди ключевых групп влияния. Показано, что внешние ограничительные меры, направленные не столько на изменение поведения, сколько на смену политического режима, не достигли своих результатов. Несмотря на стабильное ухудшение социальных и экономических условий и неблагоприятную внешнюю конъюнктуру, режим С. Хусейна продемонстрировал серьёзный запас прочности благодаря использованию противоречий в этнически и конфессионально сложном обществе, относительно эффективному перераспределению ограниченных ресурсов в пользу основных групп влияния, а также благодаря возможности применять репрессии в отношении несогласных. В этих условиях даже наличие внутриэлитных конфликтов служило укреплению режима, нежели ослабляло его. Другим важным фактором стала сама политика внешнего давления на элиту и страну в целом. Жёсткость ограничительных мер частично нивелировалась наличием таких программ как «Нефть в обмен на продовольствие», что в условиях слабой проработанности самих программ, а также коррупционных схем с участием её исполнителей приводило к снижению давления на режим, и, следственно, – эффективности санкций. Тем самым показано, что политика санкций против Ирака является примером неудачного их применения в целях изменения политического режима.

В условиях развития социально-гуманитарного измерения мировой политики возникают возможности для усиления роли и влияния «средних держав» в международных отношениях, в связи с чем анализ подходов и политики этих стран по использованию социально-гуманитарного фактора с целью балансирования в условиях существующего мирополитического баланса сил и обеспечения их внешнеполитических интересов является необходимым для понимания и оценки политических возможностей подобных стран на мировой арене. Целью данной статьи является выявление особенностей деятельности Южной Кореи в социально-гуманитарной сфере мировой политики с точки зрения южнокорейских внешнеполитических интересов. Исследовательский вопрос состоит в определении роли социально-гуманитарного фактора и, в частности, публичной дипломатии во внешней деятельности Южной Кореи в контексте корейского урегулирования. В результате исследования выявлено, что, используя публичную дипломатию и национальный брендинг в качестве инструментов конструирования роли Южной Кореи как «средней державы», южнокорейское руководство стремится обеспечить стране участие в создании норм и правил в различных областях глобального управления. Южная Корея продвигает дискурс, который способствует конструированию и укреплению её статуса «средней державы», а также формированию соответствующей национальной идентичности. Ключевой задачей публичной дипломатии Южной Кореи является продвижение южнокорейской позиции по корейскому урегулированию. В частности, Южная Корея активно вовлечена в публично-дипломатическую деятельность по корейскому вопросу в отношении США, позиция которых является одной из ключевых для его решения. В ходе анализа роли социально-гуманитарного измерения в межкорейских отношениях продемонстрировано, что различные южнокорейские администрации приоритезировали различные функции социально-гуманитарного фактора. При консервативных администрациях акцент делался на информационном давлении на КНДР, при этом развитие межкорейских отношений ставилось в зависимость от денуклеаризации Северной Кореи. Прогрессивные администрации предпочитали использовать подход вовлечения КНДР в социально-гуманитарные и экономические связи. В первом случае итогом становились откат в межкорейских отношениях и дальнейшее наращивание военной ядерной программы КНДР. Во втором случае социально-гуманитарная область была и остаётся измерением, в котором существуют перспективные возможности взаимодействия, выгодного обеим сторонам. Кроме того, можно сделать вывод, что социально-гуманитарный фактор в межкорейских отношениях служит подушкой безопасности и трамплином в периоды обострения межкорейского конфликта и возникновения необходимости найти выход из тупика.

Рецензия на книгу «Современная политическая наука: Методология» под ред. О.В. Гаман-Голутвиной и А.И.Никитина, Москва, Аспект Пресс, 2019.

В статье рассматриваются проблемы современной политики, общим знаменателем которых является ресентимент как ключевая черта современной политики (по мнению Ф. Фукуямы), сквозь призму ряда методологических подходов (идентитарный подход, конструктивистский институционализм, культурологический и цивилизационный подходы, психолого-политический и элитологический, а также гендерный подходы), нашедших отражение в коллективном труде классиков отечественной политологии «Современная политическая наука: Методология». Среди этих проблем ряд системных противоречий, порождённых глобализацией, проходящих по таким линиям как: традиционная политика vs. пост-политика (переход от политики путём консолидации широких слоёв к сосредоточенной на самой себе, эксклюзивной, ориентированной на всё более дифференцирующиеся и закрытые группы псевдополитике), конвенциональное политическое лидерство vs. популизм и антиэлитизм (бурный рост популистских сил в глобальном масштабе, распространение антиистеблишментских настроений, «популизм власти» и кризис ответственного лидерства), формальные и неформальные институты vs. персонификация политики (снижение роли институтов и рост значения человеческого фактора), социально-экономическая основа политики vs. социокультурная основа (акцентирование этнических, религиозных и гендерных факторов). Ресентимент как одновременно причина и следствие политики идентичности, результат несправедливого распределения положительных и отрицательных эффектов глобализации, как проявление накопленных отрицательных эмоций и неоправданных ожиданий, обобщает эти тренды в сфере политического и требует новых подходов, т.к. традиционные рационалистические подходы, базирующиеся на теории рационального выбора, оказываются неэффективны. Актуальное политическое знание о политических процессах эпохи ресентимента развивается на базе баланса рационализма и рефлективизма, который был найден авторами книги «Современная политическая наука: Методология» и который выступает в качестве единой эпистемологической основы изучения актуальной политической реальности. Книга базируется на идее принципиальной несводимости методологии к сумме методов политического познания (в чём её существенное отличие от аналогичных работ со сходим названием). Выстроенная в логике изложения от подходов, описывающих общую динамику развития общества к человеческому измерению и общемировому контексту, книга демонстрирует разнообразие подходов в их взаимосвязи, отказ от идей универсализма, принципиальной плюральности подходов, что адекватно характеризует отечественную политическую науку. Работа является знаковой ещё и в силу того, что интегрирует и структурирует исследовательское поле и академическое сообщество российской политической науки.

Данная статья является рецензией на недавно вышедший русский перевод монографии Анджея Валицкого «В кругу консервативной утопии. Структура и метаморфозы русского славянофильства». Издание на русском языке монографии польского историка и философа пришлось на минувший год и сопровождалось значительным интересом как к выводам самого автора, так и к теме, затронутой им в книге. Целью данной рецензии является не столько передать содержание книги Анджея Валицкого, сколько проанализировать справедливость его отдельных выводов и степень объективности предложенного им взгляда на историю славянофильства и степень его обусловленности событиями русской истории.